Статьи » Бонди С.М. «Моцарт и Сальери»

В упомянутой уже книжке Игоря Бэлзы правильно сказано: «Здесь Пушкин нашел поистине гениальный критерий подлинно великих произведений искусства». В самом деле: прежде всего — глубина содержания. Затем — новое слово в искусстве, смелое прокладывание новых, не испытанных еще путей. И третье — при всей «смелости», при всей оригинальности, новаторстве — в «подлинно великом произведении искусства» сохраняется «стройность», соразмерность, «гармоничность»...

Сальери продолжает:

Последние слова звучат таким же страстным, горьким воплем, как раньше вопрос: «Когда же мне не до тебя?»

Моцарт, с своей боязнью громких слов, особенно касающихся его произведений, не может слышать, как его называют «богом»⁵⁶. Он переводит тон разговора на сниженный, шутливый:

Обычное приглашение отпраздновать новое, только что написанное произведение. Моцарт соглашается:

Едва ушел Моцарт, Сальери разражается горячим, взволнованным монологом. Музыка Моцарта, в которой так четко было показано подлинное отношение Сальери к «другу» и непосредственно вытекающий из этого трагический результат, так сильно подействовала на Сальери, что он уже не в силах сдерживать свои бурные эмоции, контролировать свои слова, свои чувства. Все еще пытаясь обосновать высокими мотивами свое страстное желание уничтожить Моцарта, он то и дело нечаянно проговаривается, выдает подлинное содержание своей страсти — низменную зависть, страх за судьбу своей славы знаменитого композитора...

Он пытается уверить себя, что в смерти Моцарта заинтересован не он один, а и все современные ему композиторы — и этим как-то оправдывается его преступление...

Далее он старается привести доводы (совершенно фантастические!), что гениальное творчество Моцарта (а в гениальности его он, упоенный музыкой Моцарта, ни минуты не сомневается!) не только не приносит пользм искусству, а, наоборот, вредно для него.

«Вот она, логика страстей!» — говорит Белинский по поводу этих слов Сальери⁵⁷. В самом деле, ну что из того, что он «не оставит наследника»? — но ведь он оставит свои произведения, которые будут века радовать человечество и служить образцом и творческим стимулом для будущих композиторов! За свои абсолютно нелогичные, неубедительные аргументы цепляется Сальери, чтобы хоть как-нибудГ скрасить для себя свою низкую зависть и злобу.

С какой неистовой, нескрываемой уже злобой должны звучать последние слова со сцены (по замыслу Пушкина) :

В одном из трех чудесных рисунков Врубеля, иллюстраций к «Моцарту и Сальери», Сальери всыпает яд в бокал Моцарта. Он всыпает порошок из довольно большого бумажного пакета, в каких обычно продавались порошки в аптеках. Это, конечно, ошибка художника. Не мог бы Сальери восемнадцать лет носить с собою яд в бумажном пакетике: бумага давно бы истлела! Пожалуй, наиболее правдоподобным (и театрально выразительным) было бы, если бы яд хранился у Сальери или в перстне, или в маленьком (серебряном или финифтяном) флакончике, который он носил бы на цепочке на шее под одеждой (как нательный крест)...