Статьи » Бонди С.М. «Моцарт и Сальери»

Австрийский композитор Сальери, взятый Пушкиным в качестве героя своей трагедии, вовсе не был, подобно шекспировскому Яго, мелким, неизвестным человеком, люто завидующим высокому положению и успеху своег‡ начальника Отелло. Это был в то время «знаменитый Сальери», как его называет Пушкин в своей заметке, человек, занимающий первое место среди музыкантов при австрийском императорском дворе, учитель Шуберта, Бетховена, Листа... Он пользовался репутацией благородного, высоко принципиального человека и композитора, способного жертвовать личными интересами и успехом для блага искусства.

Бомарше, автор либретто широко популярной в то время оперы Сальери «Тарар», писал в своем посвящении текста либретто композитору: «Если наш замысел имел успех, я им всецело обязан вам одному, и если ваша скромность заставляет вас всюду говорить, что вы лишь являетесь моим музыкантом, я считаю за честь быть вашим либреттистом, вашим слугой, вашим другом...» О музыке Сальери он писал: «Это большой композитор, гордость школы Глюка, обладая стилем своего великого учителя, наделен от природы изысканным вкусом, здравым смыслом, необыкновенным драматическим талантом... Для того чтобы угодить мне, он имел благородство отказаться от множества музыкальных красот, которыми сверкала его опера, только потому, что они удлиняли пьесу и замедляли действие...»¹⁶

Когда после смерти Сальери в 1825 году стали распространяться слухи об отравлении им Моцарта, в целом ряде газет и журналов появились горячие протесты, в которых подчеркивались высокая честность и благородств› Сальери.

«Французские газеты поверили россказням <...> будто Моцарт был отравлен Сальери, одним из честнейших и добрейших людей...»

«Все те, кто знал Сальери, скажут вместе со мной (который его знал), что этот человек, который в течение 58 лет вел на их глазах безупречную жизнь, не занимался ничем, кроме искусства...»¹⁷, и т. п.

И вот этот «знаменитый», «пользующийся всеобщим уважением жителей Вены»¹⁸ за свою безупречную жизнь, совершает из зависти ужасное преступление: гениальный композитор Моцарт, в расцвете своих сил, в тридцатипятилетнем возрасте умирает, отравленный Сальери (Пушкин не сомневалсћ в истинности этих слухов)!

Пушкинский Сальери, подобно скупому рыцарю, никак не может примириться с тем, что причиной его преступления было позорное чувство — низкая зависть:

Но, в отличие от пушкинского барона, Сальери не отрицает того, что он действительно завидует Моцарту, не подменяет это «презренное» чувство другим, менее постыдным:

Он только ищет — и находит! — такие идеологические объяснения этого чувства, которые вполне оправдывали бы его и превращали бы его убийство из зависти в подвиг, в совершение тяжкого, но высокого долга” Вот эти объяснения: во-первых, вопиющая несправедливость судьбы, отсутствие правды не только на земле, у людей, но и у бога, который одаряет гениальными способностями не людей, всю свою жизнь посвятивших искусству, громадному труду, отрекшихся от всех личных выгод во имя искусства, а человека жалкого, глупого («безумца»), бездельника, проводящего жизнь в распутстве («гуляки праздного»)... Во-вторых, убеждение в том, что гениальная музыка Моцарта не только не приносит пользы искусству, но и вредна для него; она не поднимает искусство, так как никто не сможет творить на его высоте, «наследника нам не оставит он», — и искусство «падет опять, как он исчезнет».

И, наконец, у Сальери есть вдохновляющий его «исторический пример» — рассказы о том, что гениальный живописец и скульптор Микеланджело Буонарроти тоже совершил во имя искусства тяжкое преступление: работая над изображением распятия Иисуса Христа, он для наиболее верного, точного воспроизведения страданий умирающего на кресте Иисуса, распял, пригвоздил к кресту своего натурщика, наблюдая, как он умирает.

Явная ошибочность, несообразность этих идеологических оправданий, придуманных Сальери, чтобы скрасить позорность его убийства гения из зависти, не помешала некоторым литературоведам и актерам, исполнителяВ роли Сальери, поверив его самоутешениям и самооправданиям, превратить пушкинскую трагедию зависти, охватившей «гордого» и уважаемого всеми человека, в трагедию неверно понятого морального долга, а чувство лютой ненависти Сальери к Моцарту, ненависти, приводящей к убийству, — в чувство горячей любви к нему...

Прежде чем перейти к разбору пьесы «Моцарт и Сальери», нужно кратко напомнить, что собой представлял в действительности другой герой трагедии — Моцарт, а также коснуться самой версии об отравлении Моцарта, лежащей в основе сюжета пьесы.

Напомню некоторые давно известные факты. Моцарт по своим музыкальным способностям был подлинным чудом. Четырех лет он уже умел играть на рояле и на скрипке. В этом же возрасте он пробовал сочинять концер† для фортепьяно. С шести лет он начинает концертировать по Европе вместе со старшей сестрой, играет на рояле и на скрипке. О его выступлениях в Зальцбурге в 1763 году в газете писали: «<Отец Моцарта> смог представить музыкальному миру девочку одиннадцати лет и, что кажется невероятным, мальчика семи лет, чудо как нашего времени, так и прошлых лет в игре на клавесине» (то есть на фортепьяно). Восьми лет он написал шесть сонат для клавесина и скрипки или флейты, которые посвятил английской королеве. Первая опера Моцарта, представленная на сцене, была написана им в одиннадцатилетнем возрасте. Двенадцати лет он дирижировал в Вене сочиненной им торжественной мессой. Об его феноменальной музыкальной памяти говорит такой эпизод. Во время своего концертного путешествия по Италии четырнадцатилетний Моцарт в Риме, в Сикстинской капелле, слушал исполнение старинного церковного многоголосного произведения «Мизерере». В письме к жене отец Моцарта пишет: «Вероятно, ты часто слышала о знаменитом в Риме «Мизерере», которое так высоко чтут, что музыкантам этой капеллы запрещено под угрозой отлучения от церкви выносить из капеллы, переписывать или передать кому-либо хотя бы один голос из «Мизерере»¹⁹. «После исполнения <...> Моцарт пришел домой и записал по памяти всю партитуру, не сделал ни одной, даже самой маленькой ошибки»²⁰.

О гениальности музыки взрослого Моцарта не нужно говорить — это общеизвестно. Известно также удивительное противоречие между необыкновенной глубиной и серьезностью содержания моцартовской музыки и внешним впечатлением от его разговоров, поведения, писем — почти всегда веселых, шутливых, поверхностных, легкомысленных.