В результате этой «стратегии», «сокрытый злодей», который заказал убийство невинного Дмитрия, получит таки «венец и бармы Мономаха».
Но ведь сокрытым злодеем является и Эдип, которого избирает своим властителем народ в Фивах. Можно долго дискутировать убил ли он своего отца или просто супруга своей матери, знал ли он это или по общечеловеческим нормам Лай все равно его отец. Но, в любом случае, на знаменитом перекрестке он же расправился с целой свитой, а уже как правитель готов раздавить любого, кто бы перечил его мнению. Давайте задумаемся, не злодейский ли поступок — лишение Полиника отцовского наследства его меньшим братом Этеоклом? Преследование слепого и раскаявшегося старца Эдипа и его дочерей Антигоны и Исмены со стороны Креонта — тоже акт злодейства.
Почти излишне говорить о тех злодеяниях, которыми насыщены трагедии и хроники Шекспира. Ведь в них действуют такие «злодеи» как Ричард III, чета Макбет, Клавдий, Эдмунд, Гонерилья и Регана, Яго и многи– другие ...
Согласимся, что сходство получается несомненное, но оно углубляется и по признаку отношения народа к властителям. Рядовые поданные Эдипа и Креонта домогаются господской милости, замалчивая то, что их смущает в действиях властителей. Таким же образом народ у Пушкина бьет челом и готов не только восславлять, но и сплетничать за спиной того, кто мог бы их наказать. Вот пару примеров из этой области. Вначале реплика Антигоны:
Со мной и старцы, да сказать не смеют. (514, перевод С. Шервинского) Эту же оппозиционность сознает и Годунов:
Безумны мы, когда народный плеск
Иль ярый вопль тревожит сердце наше!
Тут уже подходим к проблеме совести. Впрямую об ее уколах заговорил Годунов:
Ах! чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто... едина разве совесть.
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной клеветою.
Но если в ней единое пятно,
Единое, случайно завелося,
Тогда — беда...
......
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.
У Шекспира совесть тоже не дает покоя даже самым отъявленным злодеям. Вот как в самом разгаре злодейских убийств Леди Макбет говорит о себе:
Конца нет жертвам, и они не впрок! Чем больше их, тем более тревог. Завидней жертвою убийства пасть, Чем покупать убийством жизнь и власть.
(III,2, перевод Б. Пастернака) Непосредственно после этих слов появляется супруг Макбет и жена продолжает настаивать, что важны одни только поступки:
«Что сделано, то сделано».
Однако и он высказывает смущение почти теми же словами:
Нет, лучше быть в могиле с тем, кому
Мы дали мир для нашего покоя,
Чем эти истязания души
И этих мыслей медленная пытка.
Впрочем, о проблемах совести у Шекспира излишне много говорить. В его шедеврах раскаяние за грехи неотъемлемый итог для многих и многих злодеев или просто бездушных потакателей зла.
Скорее стоит сосредоточиться на героях Софокла и на драматургии Древней Эллады. Есть ведь статья Виктора Ярхо, названная риторическим вопросом: «Была ли у древних греков совесть?» Ответ полностью отрицателен, но остаются действенные раскаяния Эдипа или Аякса, Креонта или же Иокасты. Бывший тиран Эдип выкалывает себе глаза. Аякс пронзает себя мечом. Иокаста вешается, хотя ранее исповедовала иной принцип:
«Жить следует беспечно — кто, как может...» (954)
Ярый же себялюбец и злостный насильник Креонт просит под занавес:
Уведите вы прочь безумца, меня! (1336)
Обобщим же в заключении, что великие трагики обращаются к истории или мифологии, не ограничиваясь только воспроизведением сюжетов. Иногда они отклоняются от канонически зафиксированных событий. ВедҐ поэты интерпретируют ответственные решения личностей, а не гипнотизируют своих зрителей или читателей нагромождением механических представлений героев. В их драмах пульсирует органика жизни со всеми искушениями и падениями, горькими раскаяниями и трагической рекапитуляцией.
Вот по этим причинам их художественная активность уникальна и находит свое единство в слиянии вины и ответственности. Мельком прикоснувшись к тематике совести и власти у авторов столь различных культур и эпох, я, надеюсь, что мы удостоверились в пульсации единого творческого импульса у Софокла, Шекспира и Пушкина. Наш долг очищаться с помощью их произведений не только от страха и сострадания — как у Аристотеля с его «старыми сетями», но и от фаталистической веры, что уколы совести нас не коснутся. Как раз богобоязненность и сострадание завещаны нам великими предшественниками. И мы должны быть признательны за их мудрые предупреждения, прислушиваться к которым — наш долг и наше спасение! | 
