Этими бесцветными документами пока и ограничивается наше знание о том, как Пушкин был допущен к интересующей его работе.
К сожалению и о самой работе его в библиотеке Вольтера имеются пока лишь очень незначительные сведения, представляющие впрочем несомненный интерес, так как исходят от самого Пушкина и дают пусть слабыењ но все же поддающиеся расшифровке следы его интересов и занятий. Здесь нет необходимости подробно напоминать, чем был Вольтер для Пушкина-лицеиста, для Пушкина-юноши, для Пушкина-ссыльного... С детства «всех больше перечитан» «поэт в поэтах первый», для Пушкина-выученика французской литературы — Вольтер всегда был самым значительным литературным именем как в смысле огромного комплекса просветительных идей, так и в смысле чисто художественного воздействия. Понятен поэтому тот глубокий, волнующий интерес, с которым Пушкин должен был входить весной 1832 г. под своды Эрмитажа, подходя к шкафам, хранившим всю личную библиотеку фернейского патриарха — этот запыленный пороховой склад вольномыслия XVIII века.
Пушкин был подготовлен к занятиям в ней не только как умный поэт, прекрасно знающий любимого поэта, не только как человек, воспитавшийся в школе «вольтерьянского духа». Он был подготовлен к тому, чтобы исследовательски ориентироваться в этих массах книг, чтобы использовать для своих научных занятий историка ее богатейшие ценности, в частности книги и рукописные материалы, касающиеся эпохи Петра и Пугачева. Собиратель редкой книги, знаток мировой литературы, писатель, интересующийся социальными моментами истории, недавний друг декабристов — все это должно было всколыхнуться в нем здесь при виде богатейших интернациональных собраний pot-pourri, анекдотов, трактатов, поэзии, процессов, памфлетов, изысканий, материалов. Рукописи, относящиеся к истории России петровской эпохи, путешествия, заметки о России, калейдоскоп имен, связанных с библиотекой самого Пушкина, с его собственными интересами: Альгаротти, Шекспир, Бэкон, аббат Шапп, история пап, история Камчатки, де Бросс, Марциал, письма Шувалова, заметки Вольтера и Фридриха, письма Екатерины, фолианты монахов — и все это, освещенное именем бывшего хозяина этой библиотеки, статуя которого стояла здесь же и автографы которого глядели из многих книг23.
Вероятно со временем можно будет говорить точнее о работе Пушкина в библиотеке Вольтера. Остановимся пока на некоторых мелочах его посещения. Пушкин пришел туда со своей записной книжкой. К счастью она сохранилась и хранит несколько отрывочных записей-впечатлений. До сих пор однако они никак не были осмыслены и частично считались неразборчивыми. На одной из страниц записной книжки, хранящейся ныне в Публичной Библиотеке в Ленинграде24, находится карандашная зарисовка статуи Гудона. Она сделана бегло, быть может в ожидании, en face, без попытки передать лицо Вольтера, быть может при недостаточном освещении и во всяком случае не может итти ни в какое сравнение с частыми рисунками головы (профиля) Вольтера в тетрадях Пушкина, поражающими чертами портретного мастерства25. Кстати сказать, до сих пор совершенно не выяснены оригиналы, легшие в основание пушкинских представлений о лице Вольтера. Отмечу попутно, что в одной из книг, имевшихся у Пушкина («Histoire de la vie et des ouvrages de Voltaire, suivi des jugemens qu’ont portés de cet homme célèbre divers auteurs estimés; Par L. Paillet-de-Warcy... Paris, 1824»), имелся вкладной лист с пятью литографированными портретами Вольтера26.
Данная технически слабая зарисовка Пушкина любопытна лишь в том отношении, что дает точную дату момента, когда Пушкин попал в библиотеку Вольтера и оказался visЅà vis с его статуей. Внизу рисунка под пьедесталом статуи Пушкиным записано: «10 mars 1832. Bibl.[iothèque] de V.[oltaire]».
Следующая страница имеет карандашную запись Пушкина, считавшуюся до сих пор неразборчивой27. Ее следует читать так:
«manuscrit La Poloniade».
«Полониада» — заглавие бюрлескной поэмы Фридриха II, направленной против польских конфедератов.
На стр. 62 вышеупомянутых записок Лонгшана Пушкин мог найти сведения об этой поэме, по аналогии с которой сам Вольтер написал свою — о гражданской войне в Женеве28.
Кроме того в ряде томов принадлежавшего ему собрания сочинений Вольтера Пушкин нашел много сведений о данном произведении.
Так в одном месте29 Вольтер спрашивал герцога Ришелье:Ќ«Что вы скажете о короле прусском, который прислал мне поэму в шести песнях против польских конфедератов? Контрибуции, собираемые им с окрестностей Данцига, дадут ему возможность издать его поэму с прекрасными эстампами и прелестными виньетками»... В другом месте30 Фридрих пишет Вольтеру: «Я воспел не победы Екатерины, но безумства (les folies) конфедератов. Шутка полезнее выздоравливающему, нежели строгость царственного стиля. Вы увидите ее образец. В ней 6 песен. Все закончено. Ведь пятинедельное нездоровье дало мне время сочинять и править, когда мне угодно... Ах, какое неисправимое животное — человек! скажете вы, увидя вновь мои стихи. Порабощенные Валахия, Молдавия, Татария должны быть воспеты в ином тоне, чем глупости d’un Crazinski, d’un Potoski, d’un Oginski и всей этой дурацкой массы, имена которой кончаются на «ki».
Вольтер отвечал31:‹«Государь, никогда я столь хорошо не понимал, что можно плакать и хохотать в один и тот же день. Я полон и совершенно растроган ужасным покушением, предпринятым против польского короля, удостаивающего меня некоторыми милостями... Вот слова, которые будут вечны: «хотя вы мой король, но я дал клятву убить вас», я обливался слезами ужаса, получив ваше письмо и вашу весьма философическую поэму, которая столь забавно провозглашает мировые истины. Я начал смеяться, помимо воли, несмотря на свой ужас и свое уныние. Как чудесно рисуете вы дьявола и попов и, в особенности, епископа, первого виновника всяческого зла.
Я хорошо вижу, что, когда вы создали эти две первых песни, бесчестное преступление конфедератов еще не было совершено. Вы будете принуждены быть настолько же трагическим в последней песне, как вы были веселы в других, которые ваше величество пожелали мне прислать. Несчастье благоприятствует кой-чему, ибо подагра заставила вас сочинить вещь столь прелестную: со времени Скаррона среди страданий не было сочинено стихов столь забавных... Полагаю, что убийство короля Польши принесет ей много хорошего. Невозможно, чтобы конфедераты, ставшие ужасными роду человеческому, упорствовали в заговоре столь преступном. Не знаю, быть может я ошибаюсь, но мне кажется, что из этой гнусной авантюры может создаться мир».
И позже по разным случаям «Старый фернейский больной» вспоминает об эпической поэме»32, считая нужным опубликовать ее. Фридрих не делает этого, не желая шокировать еще живущих ее персонажей33.
Указанные факты объясняют запись Пушкина, прежде всего захотевшего повидать рукопись Фридриха. Она действительно хранится поныне в библиотеке Вольтера (12 том рукописей, in 4°, maroquin rouge) в 5 шкафу, № 240 с заглавием: «Chant 1-er La guer(r)e de la Confédération par le Roy de Prusse, le titre est de sa main».
Ниже рукою Ваньера: «La Poloniade poëme burlesque» [copie de Lorrain].
Естественно, что в годы жгучего интереса Пушкина к Польской революции «Полониада» должна была возбуждать его особое любопытство. Однако пока нет сведений, видел ли Пушкин самый манускрипт, читал ли его. |
