VII
Особый интерес в списке наших дополнений представляют пять стихотворений: Перцова, Милькеева, Крапоткина, Степановой и К. Б., печатаемые с рукописи, и два стихотворения на смерть Пушкина, затерянные ї редких сборниках стихотворений «Эхо берегов Сосны» Ивана Суслова и «Стихотворения унтер-офицера Лихачева». Во второй из названных книг в примечаниях есть интересные указания биографического характера: по словам составителя этого примечания, Пушкин, в бытность свою в Москве у князя Шаликова, изъявлял желание познакомиться с этим Лихачевым. Стихотворение Степановой как произведение неизвестного автора было приведено в «Воспоминаниях Андрея Мих. Достоевского»: оно нравилось братьям Ф. М. и М. М. Достоевским, и они это стихотворение знали наизусть и не раз декламировали («Воспоминания А. М. Достоевского». Изд-во писателей в Ленинграде, 1930, стр. 79).
Эти семь стихотворений, а также примечания о Лихачеве и о его отношении к Пушкину считаем нужным привести целиком. Об остальных произведениях даем только необходимые библиографические сведения в списке›
Принципы отбора материала те же, что и у Каллаша, с двумя только исключениями: не включались в список те произведения, которые только предположительно могут быть относимы к Пушкину: в сборниках Каллаш† есть ошибочные приурочивания к Пушкину. Излишним считали мы также включать, как это делал Каллаш, произведения, не имеющие прямого отношения к Пушкину, а только к окружению его: стихи о лицее, о пушкинской плеяде вообще и т. д. Таким образом мы старались брать
1) стихотворения целиком или отдельными строчками, говорящие о Пушкине или о его произведениях;
2) пародии на него и явные отклики стихами на стихи;
3) сознательные подражания, т. е. только те, которые в подзаголовках самими авторами обозначены как подражания.
Стихи, имеющие только эпиграфы из Пушкина, но не являющиеся прямым раскрытием или оспариванием этого эпиграфа, нами не брались на учет. Каллаш надеялся путем ряда дополнений достигнуть не относительной› но и почти абсолютной полноты материала. Наши дополнения отнюдь не претендуют на достижение этой конечной цели: это только очередной этап к ее достижению.
I
ПУШКИНУ
Счастлив любимец наслажденья,
Свободу в сердце утаив;
Счастлив причастник вдохновенья;
Ты, мой поэт! вдвойне счастлив.
Сама судьба ковром богатым
Тебе устлала жизни путь.
Любовь была твоим пенатом,
Веселий чистых ароматом
Дышала пламенная грудь.
Чтя неба волю роковую,
Ты беззаботно юность вел,
Хоть промысл тучу громовую
Вдруг на главу твою навел.
Ты злополучьем был украшен;
Гордись бедой своей, поэт!
Так год пожаров и побед
Сгромил верхи кремлевских башен;
Но снова годы тишины
Их красоте изумлены;
И пусть все в мире время косит, —
Тебе ль робеть? Ты свой удел
В стихах златых запечатлел:
Твоих веселий сердце просит,
Твоя печаль наводит грусть,
И девы помнят наизусть
Твои сердечные куплеты.
Как часто юные поэты,
Плетя на твой узор цветы,
Кончают рифмами твоими,
И рады б знать твои грехи,
Чтоб исповедываться ими.
Перцов
(Гос. Историч. Музей. Архив Киреевского, № 27.)
II
ЗНАМЕНИЕ 1837 г. Четверг.
На небе зрели ль вы багровое сиянье.
Как бы кровавое огромное пятно,
Глубокой язвы излиянье?...
Над русскою землей краснелося оно.
Сребристая звезда в том зареве сверкала
Алмаза хладного безжизненным лучом,
Как будто не живым огнем
Она сияла;
Маячила в багровой мгле
Как пламень вечности у смерти на челе...
На берегах Невы, внимайте плач и стон!
Рыдает муза там, в обломках стонет лира.
И Феб летит за небосклон,
Скрывая скорбь от взоров мира.
К. Б
Примечание автора. Пушкин ранен был перед самым закатом солнечным, а знамение это было за две недели.
(Из тетради стихов разных авторов конца 30-х годов.) | 
[1]