Статьи » Бонди С.М. Рождение реализма в творчестве Пушкина

Первыми крупными произведениями, в которых Пушкин осуществил новое направление своей поэзии на современном материале, была поэма «Граф Нулин» и средние главы «Евгения Онегина». «Графа Нулина» Пушкин написал, по его словам, 13 и 14 декабря 1825 года, то есть немного больше чем через месяц после окончания «Бориса Годунова». Смешной, почти водевильный сюжет, шутливый, веселый тон изложения, диалогов, описаний — все это отражает (как мне приходилось уже писать) радостное настроение Пушкина, узнавшего о неожиданной смерти своего гонителя — императора Александра, и возникшие в связи с этим надежды на скорое возвращение из ссылки. И все же в заведомо несерьезном, шутливом произведении мы находим прекрасные, тонко выписанные реальные картины русского помещичьего быта, образы обычных, средних людей, обычной русской природы. Обилие реалистических деталей выполняет здесь совершенно иную функцию, чем в первых главах «Евгения Онегина» (или в «Гавриилиаде»), здесь нет снижения традиционной высокой темы или «возвышенного» героя, нет высмеиванья объекта с помощью натуралистического его изображения. Просто обычная, прозаическая жизнь воспроизводится, описывается обычными, прозаическими словами и тем не менее превращается в настоящую чудесную поэзию...

Осенняя русская природа, охотник-помещик, его кокетливая жена, вернувшийся из Парижа граф Нулин — все это подлинно реалистические, даже типические образы, и шутливый характер поэмы нисколько не мешает им быть верными действительности.

Правда, некоторые части поэмы носят открыто полемический характер. Когда Пушкин описывает грязный двор усадьбы, драку козла с дворовой собакой, индеек, мокрого петуха, уток, бабу, развешивающую на заборе выстиранное белье, он, конечно, дразнит этими «прозаическими бреднями» читателя (и критика) романтических и классических произведений — совершенно так же, как в приведенных выше стихах из «Путешествия Онегина». Известно, как попавший на эту удочку Надеждин (писавший тогда в реакционном «Вестнике Европы» Каченовского) разразился возмущенной и негодующей статьей против Пушкина, посмевшего ввести в поэзию такую «низкую природу»¹⁶⁸.

К тому времени, когда Пушкин нашел свою новую дорогу, стал «поэтом действительности», у него были написаны уже две с половиной главы «романа в стихах», полных «сатиры и цинизма», где поэт «захлебывался желчью» не только в лирических строфах, выражающих озлобленное, издевательское отношение автора ко всему, но и в характеристике персонажей — холодного циника Онегина, готового «денег ради» обманывать притворным сочувствием и заботами умирающего дядюшку, и даже Татьяну, с ее грубоватым деревенским именем, с ее каким-то болезненным, ненормальным характером в детстве и т. д. ...

Обилие реалистических (или «натуралистических») картин служило, как уже несколько раз было сказано, той же цели — озлобленного, издевательского, нарочито прозаического изображения привычных в романтической поэзии высоких образов, «идеалов»...

Казалось бы, теперь, при новой установке Пушкину нужно было бросить этот «сатирический» в основе своей замысел¹⁶⁹, острие которого было направлено и против привычного разочарованного героя романтических произведений, и против традиционной романтической героини «идеала гордой девы», и против романтических сюжетных ситуаций и описаний — словом, против «романтического» отношения к жизни и романтизма в литературе. В таком ироническом, разоблачительном плане, видимо, был задуман целый большой роман в стихах¹⁷⁰.

Но теперь, когда Пушкин нашел свою новую дорогу, этот замысел потерял для него свою актуальность, и, видимо, не стоило его продолжать.

Пушкин, однако, не бросил свой роман. Дело в том, что все, что он написал до этого времени (две с лишним главы), несмотря на «сатирическую», разоблачительную установку, было правдой, вполне соответствовало объективной действительности. И персонажи и обстановка выбраны и воплощены в поэтическом слове не только как подлинная, невыдуманная реальность, но и как типичное для русской жизни. И Онегин, какими бы нарочитыми противоречиями ни изобиловало его изображение в первых главах¹⁷¹, все же был не пародией на разочарованного романтика, не разоблачением таинственного героя (вроде кавказского пленника¹⁷²), а живым типичным представителем тогдашней молодежи, не захваченной передовыми политическими идеями. Правда, показан он несколько внешне, без углубления в его душевную жизнь (что и соответствовало «сатирическому» замыслу), но показан верно и точно, так что все тогдашние читатели первой главы романа сразу узнали (с «романтическим» неудовольствием) в Онегине «человека, которых тысячи встречают наяву» (А. Бестужев), представителя «людей, каких встречаем дюжинами на всех больших улицах и во всех французских ресторациях» (Ф. Булгарин).

Верно, хотя и чересчур подробно («натуралистично») показаны и детали жизни и быта Онегина: его препровождение времени, его забота о костюме, «отделка розовых ногтей» и т. д.

Роман можно было продолжить, следовало только отказаться от сатирического тона, реалистические картины и описания от средства «разоблачения» обратить в основную цель творческой работы, углубить психологию действующих лиц... Как известно, изменения в следующих главах по сравнению с первыми двумя шли именно в этом направлении¹⁷³. Скорее всего, именно это решительное изменение всего характера романа имел в виду Пушкин в заключительных словах романа:

Начиная со средних глав романа, углубляется психология героев, действие становится серьезнее, события сгущаются и приобретают трагический характер... Впервые в русской литературе на основе любовного конфликта глубоко, верно и необыкновенно художественно впечатляюще раскрываются в их типических чертах характеры современных поэту прекрасных людей с их неминуемо драматической судьбой.

Нечего и говорить о заключающейся в романе богатейшей сокровищнице образов второстепенных персонажей, картин природы, изображений деревни, городов — зимой, весной, осенью... Все это показано вполне серьезно (в отличие от начальных глав и даже «Графа Нулина») — и все это вместе делает русскую жизнь, русскую природу содержанием высокого искусства, вводит их в художественный опыт читателей. Даже картины дворянского быта, светского общества носят не только шутливо-иронический характер, что было неизбежно при резко отрицательном отношении Пушкина к типичным провинциальным помещикам — обывателям и к «светской черни». И тут мы находим иногда серьезное, сочувственное описание той среды подлинно образованного, высшего (или, как выражался Пушкин, «хорошего») общества, среды, которая всегда казалась Пушкину привлекательной:

О том же Пушкин говорит и в начальных строфах последней главы, описывая, как поэт приводит впервые свою музу на светский раут: