Статьи » Бонди С.М. Рождение реализма в творчестве Пушкина

Через несколько дней (2 мая) он снова пишет Вяземскому: «Перестань переписываться с Пушкиным: и себе и ему повредить можешь. Он не унимается: и сродникам и приятелям, всем достается от него...» Это писал А. Тургенев, которого Пушкин считал среди своих друзей, посылал ему свои стихи, делился с ним своими горестями!.. Впрочем, уже 4 мая 1825 года Тургенев писал Вяземскому о Пушкине: «Гнев мой на него смягчился, ибо я узнал, что стихи, за кои я на него сердился, написаны за пять или шесть лет перед сим, если не прежде...»

Через десять лет, в 1835 году, Пушкин вспоминал об этом времени и о своем душевном состоянии в эти годы, когда писал свое изумительное стихотворение, начинающееся строками:

Во второй части стихотворения, которую он, видимо, не собирался печатать, не переписал набело и не окончил, Пушкин вспоминает свои прошлые приезды в Михайловское. О первом, по окончании Лицея, в 1817 году он говорит всего несколько слов:

А дальше говорится о двух годах Михайловской ссылки — с середины 1824 до середины 1826 годов:

Почти две страницы тетради занимает черновик текста, рассказывающего об этом времени. Быстрым почерком, чем далее, тем более взволнованным, Пушкин старается наиболее верно, точно и выразительно зафиксировать нахлынувшие на него воспоминания об этой тягостной и мучительной поре его жизни. Написав слово, Пушкин тотчас зачеркивает его, потом снова пишет, снова зачеркивает, переделывает фразы, ищет новые эпитеты, возвращается к прежним... Глядя на эту перемаранную, перечерканную рукопись, читая ее, следя за возникновением и исчезновением под пером Пушкина мыслей, слов, образов, поэтических формул, видя нервный, торопливый почерк, непосредственно ощущаешь силу, живость и яркость воспоминаний, охвативших Пушкина, то волнение, с которым он писал и уничтожал слова и строки — и поневоле заражаешься его волнением...

Не ставя своей задачей полностью воспроизвести или описать этот черновик¹¹³, постараюсь привести все существенное из него, чтобы дать некоторое представление о том, как сам Пушкин, спустя десять лет, описывал свою жизнь в михайловской ссылке и как он оценивал свои чувства и поступки. Мы увидим, что поэт помнит не только обиды, горести и несчастия, постигшие его тогда, но и свои собственные ошибки, «заблуждения», свое состояние озлобленности, враждебности ко всему и ко всем...

Попробуем проследить весь ход работы Пушкина над текстом, понять и оценить все эти начатые и неоконченные фразы, слова, зачеркнутые и снова восстановленные. Весь логический беспорядок их появления и уничтожения убедительно говорит о той силе взволнованности, с какой Пушкин работал над текстом.

«Годы промчались — и вы во мне прияли усталого изгнанника», «пришельца», «печального пришельца», «усталого пришельца»... «Я еще был молод, но судьба со мною», «но уже судьба и страсти//Усталое мне сердце истомили», «меня борьбой неравной истомили», «ожесточив», «ожесточен мой был незрелый ум», «старался», «и думал я презреньем и враждою», «ожесточен я был», «я был ожесточен; в унынье горьком», «в унынье часто я помышлял о грустных etc...».

Etc обозначало, что Пушкин хотел перенести сюда несколько стихов из первой части черновика. Дело в том, что он, видимо, сначала не думал широко развивать эту тему, а только слегка коснуться ее. После стихов:

«Здесь погруженный в», «я размышлял о юности моей», «о грустных заблужденьях», «о бурных испытаньях, ниспосланных мне промыслом», «о юности моей, потерянной средь грустных заблуждений», «о клевете насмешливой», «о клевете», «об испытаньях юности моей», «о клевете», «о клевете, мне сердце»¹¹⁵, «о клевете язвительной и строгой», «о строгом осужденье света», «о строгом осужденье», «о строгом заслуженном осужденье», «о дружбе ветреной», «о милой¹¹⁶ дружбе, сердце уязвившей мне ветреной обидой», «мне ветреной и горькою обидой», «мне горькою и ветреной обидой»...

Это-то место Пушкин и хотел перенести дальше, в разбираемую часть стихотворения. Но вместо того, чтобы просто переписать сюда то, что у него уже получилось здесь¹¹⁷, он стал снова работать над стихами.

«Я помышлял о юности моей, утраченной в порочных заблужденьях», «в безумных заблужденьях», «в бесплодных испытаньях», «о клевете насмешливой и строгой», «о клевете, опутавшей меня», «о строгости заслуженной», «о строгости заслуженных укоров», «упреков», «о дружбе», «дружбе», «дружбе» (два раза написав это слово, Пушкин зачеркивает его и снова пишет в третий раз!) «о дружбе, заплатившей мне обидой за жар души доверчивой. Я думал враждой, презрением вооружить», «за жар души доверчивой и нежной. Враждебные кипели чувства», «и горькие кипели в сердце чувства».

Перейдя на новую страницу тетради, Пушкин сначала немного по-другому развивает эту горестную тему, а затем снова возвращается к уже откристаллизовавшейся формуле.

«Врага я видел», «я зрел», «Врага я видел в каждом», «изменника в товарище минутном, пожавшем», «изменника в товарище, пожавшем мне руку на пиру», «И всяк передо мной казался мне изменник или враг», «кругом себя глядел я», «взирал я», «я был один;//Мои младые годы», «я был ожесточен», «утрачена в бесплодных испытаньях была моя тоскующая младость», «неопытная младость», «суровой клеветою», «и горькие», «и бурные кипели в сердце чувства», «вражда», «и ненависть и жажда мести бледной», «и жажда мщенья», «и грезы мести бледной».

Вот как изображал в 1835 году Пушкин свое душевное состояние в первые месяцы Михайловской ссылки!

Правда, не нужно забывать, что многое из того, что вспоминает здесь Пушкин, тяжелые переживания были у него задолго до эпохи кризиса, с самого начала романтического периода его поэзии. Горькие размышления о юности, утраченной в безумных заблуждениях, в горьких испытаниях, измена друзей, клевета, обиды и осуждения света — эти темы проходят через всю раннюю романтическую лирику Пушкина от 1820 до 1822 годов. Но все его размышления и сетования в ту пору носили совершенно иной характер, чем теперь, в воспоминаниях 1835 года.