10 мая. Несколько дней тому получил я от Жуковского записочку из Царского Села. Он уведомлял меня, что какое-то письмо мое ходит по городу и что государь об нем ему говорил. Я вообразил, что дело идет о скверных стихах304, исполненных отвратительного похабства и которые публика благосклонно и милостиво приписывала мне. Но вышло не то. Московская почта распечатала письмо305, писанное мною Наталье Николаевне, и, нашед в нем отчет о присяге великого князя, писанный, видно, слогом не официальным, донесла обо всем полиции. Полиция, не разобрав смысла, представила письмо государю, который сгоряча также его не понял. К счастию, письмо показано было Жуковскому, который и объяснил его. Всё успокоилось. Государю неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностию. Но я могу быть подданным, даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного306. Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному) , и царь не стыдится в том признаться — и давать ход интриге, достойной Видока307 и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть самодержавным.
12. Вчера был парад, который как-то не удался. Государь посадил наследника под арест на дворцовую обвахту за то, что он проскакал галопом вместо рыси.
Аракчеев287 во время прошедшего царствования выпросил майоратство для Грузина, предоставя себе избрать себе наследника, а в случае незапной смерти поручая то государю. Он умер, не написав духовной и не причастившись, потому что, по его мнению, должен он был дожить до 30 августа, дня открытия Александровской колонны.
Государь назначил наследником графу Аракчееву кадетский Новогородский корпус, которому и поведено назваться Аракчеевским.
21. Вчера обедал у Смирновых308 с Полетикой, с Вельгорским и с Жуковским. Разговор коснулся Екатерины. Полетика309 рассказал несколько анекдотов. Некто Чертков310, человек крутой и неустойчивый, был однажды во дворце. Зубов311 подошел к нему и обнял его, говоря: «Ах ты, мой красавец!». Чертков был очень дурен лицом. Он осердился и, обратись к Зубову, сказал ему: «Я, сударь, своею фигурою фортуны себе не ищу». Все замолчали. Екатерина, игравшая тут же в карты, обратилась к Зубову и сказала: «Вы не можете помнить такого-то (Черткова по имени и отчеству), а я его помню и могу вас уверить, что он очень был недурен».
Конец ее царствования был отвратителен. Константин312 уверял, что он в Таврическом дворце застал однажды свою старую бабку с графом Зубовым. Все негодовали; но воцарился Павел, и негодование увеличилось. Laharpe313 показывал письма молодого великого князя (Александра), в которых сильно выражается это чувство. Я видел письма его же Ланжерону314, в которых он говорит столь же откровенно. Одна фраза меня поразила: — Je vous écris peu et rarement car je suis sous la hache.< 32 > Ланжерон был тогда недоволен и сказал мне: — Voilà comme il m'écrivait; il me traitait de son ami, me confiait tout — aussi lui étais-je dévoué. Mais à présent, ma foi, je suis prêt à détacher ma propre écharpe.< 33 > В Александре было много детского. Он писал однажды Лагарпу, что, дав свободу и конституцию земле своей, он отречется от трона и удалится в Америку. Полетика сказал: — L'empereur Nicolas est plus positif, il a des idées fausses comme son frère, mais il est moins visionnaire.< 34 > Кто-то сказал о государе: –Il y a beaucoup du praporchique en lui, et un peu du Pierre le Grand.< 35 >
2 июня. Много говорят в городе об Медеме315, назначенном министром в Лондон. Это дипломатические суспиции316, как говорят городничихи. Англия не посылала нам посланника; мы отзываем Ливена317. Блай318 недоволен. Он говорит: — Mais Medème c'est un tout jeune homme, c'est à dire un blanc-bec.< 36 > Государь не хотел принять Каннинга319 (Strangford), потому что, будучи великим князем, имел с ним какую-то неприятность.
26 мая был я на пароходе и провожал Мещерских320, отправляющихся в Италию.
На другой день представлялся великой княгине. Нас было человек 8, между прочим Красовский321 (славный цензор). Великая княгиня322 спросила его: — Cela doit bien vous ennuyer d'être obligé de lire tout ce qui paraît. — Oui, V. A. I., отвечал он, la littérature actuelle est si détestable que c'est un supplice.< 37 > Великая княгиня скорей от него отошла. Говорила со мной о Пугачеве.
Вчера вечер у Катерины Андреевны323. Она едет в Тайцы324 , принадлежавшие некогда Ганибалу, моему прадеду. У ней был Вяземский, Жуковский и Полетика. — Я очень люблю Полетику. Говорили много о Павле I-м, романтическом нашем императоре.
3-го июня обедали мы у Вяземского: Жуковский, Давыдов325 и Киселев326 . Много говорили об его правлении в Валахии. Он, может, самый замечательный из наших государственных людей, не исключая Ермолова327, великого шарлатана.
Цари уехали в Петергоф.
Вечер у Смирновых328; играл, выиграл 1200 р.
Генерал Болховской329 хотел писать свои записки (и даже начал их; некогда, в бытность мою в Кишиневе, он их мне читал). Киселев сказал ему: «Помилуй! да о чем ты будешь писать? что ты видел?» — Что я видел? — возразил Болховской. — Да я видел такие вещи, о которых никто и понятия не имеет. Начиная с того, что я видел голую . . . . государыни (Екатерины II-ой, в день ее смерти).
Гр. Фикельмон очень болен. Семья его в большом огорчении. Elisa330 им и живет.
19 числа послал 1000 Нащокину331. Слава богу! слухи о смерти его сына ложны.
|
